Трепещущий и робкий, неопределенный мир
Рожденный из той печальной встречи и затмения
Явился в пустоте, где ее нога ступала.
Неясность быстрая, движение ищущее.
Там извивалась полусознательная сила
Едва пробужденная ото сна бессознания,
С Неведением связанная, инстинктами ведомая,
Чтобы отыскать себя, найти в вещах себе опору.
Наследница потерь и бедности,
Одолеваемая воспоминаниями, что исчезают схваченные,
Преследуемая позабытой, возвышающей надеждой,
В слепоте, так словно бы стараясь нащупать руками,
Насытить болящую и бедственную брешь
Между земным страданием и блаженством, из которого упала Жизнь.
Мир, который вечно ищет упущенное что-то,
Охотится за радостью, той, что земля не сохранила.
И слишком близко к нашим воротам, его неутоленное беспокойство,
Чтобы в покое жить на инертной, твердой почве:
Это объединило собственный голод, с голодом земли,
Установило закон жажды в наших жизнях,
И сделало потребность нашего духа пропастью бездонной.
Влияние проникло в смертные ночи и дни,
Тень омрачила рожденную во времени расу;
В потоке беспокойном, где бьется сердца пульс слепой,
И нерва ритм пробуждает ощущение в сознании,
Разделяя сон Материи и сознательный Разум,
Там заблудился зов, не знающий зачем пришел.
Мощь запредельная затронула планету;
Отдохновение было больше невозможно;
Бесформенные стремления страсти пылали в сердце человека,
Плачь есть в его крови, по вещам более счастливым.
Иначе мог бы он бродить по свободной земле, залитой солнцем,
С детским, не помнящим боль умом зверей,
Иль жить счастливо, неподвижно, как дерево или цветок.
Та Мощь, что снизошла на землю для благословения,
Осталась на земле, чтобы страдать и устремляться.
Тот смех младенческий, звеня, со временем затих:
Естественная, человеческая радость жизни затемнилась,
Печаль – кормилица его судьбы.
Животная, бездумная радость осталась позади,
Его повседневную прогулку наполнили заботы, размышления;
Восстал неудовлетворенный ради величия,
Он для Незримого пробудился.
Искатель ненасытный, он должен все узнать:
Он исчерпал поверхностные акты жизни,
Ему для изучения осталась скрытая реальность своего бытия.
Он духом становится, становится умом и сутью.
В своем хрупком доме он становится владыкой Природы.
Материя в нем пробуждается из долгого, невежественного транса,
Земля почувствовала в нем приближение Божества.
Безглазая Сила, что не видит дальше своей цели,
И беспокойный голод – энергия Воли,
Жизнь бросила свое семя в ленивую форму человека:
И пробуждение это, от счастливого оцепенения Силы
Заставило почувствовать, искать, переживать.
В труде огромном Пустоты
Волнуя грезами своими пустую повседневность,
И мертвое кружение дремлющей вселенной,
Великий пленник боролся за освобождение.
С ее тоской, с сожалением пробудились инертная клетка,
В сердце она зажгла огонь потребности и страсти,
Среди глубокого покоя вещей бездушных
Возник ее великий голос труда, молитвы и борьбы.
Сознание ищущее на ощупь в безголосом мире,
Беспринципное чувство дано ей как ее дорога;
Была мысль удержана, и теперь она не знала ничего,
Но все незнакомое было с ней, чтобы прочувствовать, объять.
Следуя побуждению, еще не рожденных вещей к рождению,
Она печать бесчувствия своей жизни сломала:
В своей субстанции душевной силы, бездумной и немой,
Что не могла произнести того, что прозревала в глубине
Пробудилась нужда слепая – знать.
Оковы своих ограничений она сделала своим инструментом;
Ее инстинкт был куколкой Истины,
Усилия и рост, и устремление незнания.
На тело налагая желание и надежду,
Навязывая сознание бессознанию,
Она привнесла в тупое упорство Материи
Свое мучительное требование суверенного, потерянного права,
Свой неутомимый поиск, тревожащее сердце,
И неуверенные шаги своих блужданий, свой крик о перемене,
Поклонница радости, без имени,
В затемненном храме наслаждения
Смутным и мелочным богам, она проводит тайный ритуал.
Но это жертвоприношение вечное напрасно,
И жрец – всего лишь маг невежественный, что творит
Мутации бесполезные на уровне алтаря
И бросает слепые надежды в бессильное пламя.
Бремя мимолетных достижений ее шаги отягощает,
Едва-едва под этим грузом она может продвигаться;
Но к ней часы взывают и путешествует она:
Идя от мысли к мысли, от желания к желанию;
И ее величайший прогресс – углубление нужд.
Материя не удовлетворяет, и она возвращается к Разуму;
Она завоевывает землю, ее поле, затем требует небес.
Неощутимый, прерывающий работу, что делает она,
Тут возраст подступает и накрывая труд ее проходит,
Но все еще великий, свет преобразующий, вниз не снизошел,
И откровение восторга не затронуло ее.
Лишь отблеск иногда разрывает небосвод ума,
Оправдывая неоднозначность провидения
Что делает из ночи путь к неведомой заре,
Или ключом неясным, к некому божественному состоянию.
В Незнании начался ее могучий труд,
В Невежестве она продолжает незавершенную работу,
Ибо знание на ощупь продвигается, но не встречает Мудрости лицо.
Шагами бессознательными, неторопливо восходя,
Богов подкидыш, она блуждает здесь
Как дитя душа, оставленная возле Адских врат
В этом долгом восхождении, он должен следовать ее стопам,
Даже в слабости и в смутном подсознательном начале:
И только так может к земле последнее спасение прийти.
И только для того, чтоб смог узнать он ту, малоизвестную причину
Всего того что держит нас в плену, и заслоняет Бога
В тюремном шествии закованной души.
В падении стремительном, сквозь опасные врата,
Попал он в серую неясную пелену
Кишащей инстинктами, из безмысленных глубин
Которые стремились форму обрести и занять место,
Жизнь здесь сближалась со Смертью и Ночью,
И пищей Смерти кормилась, чтобы продлить дыхание свое;
Она была их заключенной, и приемной сиротой.
Принимая сверхсознание, в царстве темном и безмолвном,
Временный обитатель, она не надеялась больше ни на что.
Там, далеко от Истины и светлой мысли,
Он увидел место изначальной, рождением отделенной,
Лишенной трона, страдающей и искаженной Силы.
Лицо несчастное фальши, ставшее правдой
Противоречие нашему божественному явлению,
Безразличное к красоте и свету,
Пародируя, напоказ выставляет она свой позор животный
Беспомощный без маскировки, грубый, обнаженный,
Подлинный образ был распознан и отмечен
Ее изгнанной силы из небес и надежды,
Падшая, торжествуя в мерзости своего состояния,
Когда-то полубожественная, ползала та сила,
В безобразном убожестве своих звериных желаний,
Ее изумленный лик невежества,
Обнаженное тело ее нищеты.
Впервые здесь она выползла из грязи своей хижины,
Где в бессознании лежала, косная, немая:
И оставалась в оцепенении, зажатости своей,
И тьма в нее вцепилась, чтобы лицо не озарилось Светом.
Туда не приближалось спасительное прикосновение свыше:
Возвышенный взгляд был чужд зрению ее,
Забывшая бесстрашие, божественность своей походки;
Отрекшись от счастья и от славы,
В опасных приключениях на полях Времени
Застряла, барахтаясь, едва способная все это вынести и жить.
Туман, широкий, неспокойный Пространства ищущего,
Лучей лишенный регион, поглощен полосой неясности,
Казался безымянным, бестелесным и бездомным,
Окутал лишенный видения аморфный ум,
Просил у тела душу объяснить.
Его молитва была отвергнута, и он нащупывал мысль.
Еще не в силах думать, едва способен жить,
Открылся в этом странном, пигмейском мире,
Где магии той несчастливой был источник.
В неясных границах, где Жизнь Материю встречает,
Бродил он среди вещей наполовину зримых, наполовину состоящих из догадок,
Преследуемый, начинаниями не схваченными и утерянными окончаниями.
Там жизнь рождалась, но умирала прежде, чем начинала жить.
Там не было твердой опоры, ни постоянного значения;
Лишь некое пламя Воли бездумной имело власть.
Сама для себя неясная, полуощутимая и омраченная,
Словно в борьбе Пустоты за существование.
В странных областях, где все было живущим чувством,
Главенствующая, не была ни правилом и не причиной,
И только сердце по-детски незрело, рыдало об игрушках блаженства,
И детским, беспорядочным мерцанием, светился ум,
И произвольно, энергии бесформенные тянулись к формам
И принимали любой огненный всполох, за руководство солнца.
Эта ослепленная сила делала шаг, не думая куда ступить,
Моля о свете, она следовала указаниям тьмы.
В неведении Сила, нащупала подход к сознанию,
Материя была поражена Материей, мерцавшей чувством,
Слепым контактом, когда замедленные реакции искрили пульсом
Инстинкта из завуалированного подсознания,
Ощущения теснились, бессловесная замена мысли,
Восприятие отвечало пробуждающим ударам природы,
Но оставалось механическим ответом,
Толчок, прыжок, начало в дреме Природы,
И грубые, необузданные порывы к столкновению неслись,
Не принимая во внимание движение никакое, кроме своего,
И в темноте сталкивались с более темными, чем сами,
Свободные в мире установленной анархии.
Нужда существования, инстинкт выживания
Поглощены волей напряженного, опасного момента,
И в невидящем вожделении ощущали лишь ради пищи.
Порывы Природы были единственным законом,
Боролась сила с силой, но без результата;
Были достигнуты лишь невежественная хватка и стремление,
Чувства и инстинкты, не знавшие своего истока,
Ощущения радости и боли, легкодоступные и быстро преходящие,
И грубое движение бездумных жизней.
Это был пустой, ненужный мир,
Чья воля приносила лишь скудные и печальные плоды,
Страдания бессмысленные и серая неловкость.
Ничто не казалось стоящим труда, чтоб становится.
Но так не считал взор его пробужденного духа.
Как сверкает одинокая звезда-свидетель
Что горит в отдалении, одинокий страж Света,
В дрейфе и бурлении бездумной Ночи,
Одинокий мыслитель в бесцельном мире
Ожидая великого рассвета Бога,
Он увидел предназначение то, смысл в делах Времени.
И даже в той бессмысленной работе, что сделана была,
Наполнена магической волей и божественным изменением.
Сначала извивается, космической змеиной Силой
Восстала из мистических колец транса Материи;
И голову свою подняла в согретую атмосферу жизни.
Еще не в силах сбросить с себя оцепенение ночного сна
Иль пребывать в чудесных блестках, лентах Разума,
И накинуть на себя драгоценный капюшон, венец души,
Иль выпрямиться в сиянии духа солнца.
Пока были видны только уловки и усилия,
Поползновения тайного сознания к свету,
Сквозь вожделения слизь обильную и сражение чувств,
А под телесной коркой, тем временем сгущалась суть,
Рабочий, медленный и пылкий, в темноте,
В закваске мутной, страстной, изменчивой Природы
Фермент души творит из грязи.
Процесс небесный проходил под этой серой маскировкой,
Невежество падшее, в своем ночном покрове,
Трудилось, для достижения своей немой и заурядной цели,
Укрытия нужд Бессознательного,
Чтобы высвободить славу Господню из грязи Природы.
И взгляд его духовный, в воплощающих сферах,
Проникнуть мог сквозь эту серую, светящуюся дымку
Обследовать секреты, изменчивого потока,
Который оживляет эти немые и твердые клетки,
И направляет мысли и желания плоти
И острую страсть и голод его воли,
Все это проследил вдоль скрытого потока
И проследил его действие до чудесного истока.
Присутствие мистичное изучено быть не могло и правилам не подчинялось,
Игры этой создатель луч и тень
В этой одновременно сладкой и горькой, парадоксальной жизни,
У тела просили близости душевной,
И с помощью быстрой вибрации нерва,
Связующий пульс механичный со светом и любовью,
Взывает о спящей памяти духа
Из глубин подсознательных, под пеной Времени;
Не ведая о пламени своем и истине счастливой,
С тяжелыми глазами прибывают, едва способные видеть,
Они приходят, замаскированные под чувства и желания,
И плавали как мусор на поверхности,
Поднимались и тонули как сомнамбулы в приливах и отливах.
Хотя ее движения нечисты и извращены,
В глубинах жизни всегда вынашивается истина небесная;
В ее самых темных частях горит этот огонь.
Божественный восторг, в прикосновении творческого акта,
Затерянная память радости
Таится все еще в немых корнях смерти и рождения,
И красота бессмысленного мира отражает Божественный восторг.
Улыбка этого восторга – всепроникающая тайна;
Она течет в дуновении ветра и в соке деревьев,
Ее оттенки великолепием расцветают в растениях и цветах.
Когда жизнь пробудилась в полудреме в растении,
Которое чувствует и страдает, но двигаться не может иль кричать,
И в звезде, и в крылатой птице и мыслящем человеке
В сердечном ритме эта музыка звучит;
Она заставила бессознательные ткани пробудиться,
Просить о счастье, заработать боль,
Дрожать от удовольствия и смеха краткого восторга,
От боли трепетать, жаждать экстаза.
Так непреклонно, безголосно, с ущербным пониманием,
Так далеко от света, так спрятано в сердцевине бытия,
Рожденное удивительно во Времени из вечного Блаженства,
Это изнутри давит на сердце и нервы, их оживляя;
Тот напряженный само-поиск в нашем сознании слезами отдается;
То жало является причиной наших удовольствий и боли;
Инстинктом обладающие, но слепы к истине радости своей,
Желания души кидаются на встречу вещам преходящим.
И все стремление Природы править, не в состоянии противостоять,
Пришло, вздымающее через кровь, ускоренное чувство;
Экстаз Бесконечности его причина.
И это преобразовалось в нас, в конечную любовь и страсть,
В волю завоевывать и владеть, сражаться и хранить,
Чтобы расширить пространство жизни и простор, и наслаждений ряд
Чтобы бороться, преодолевать, кого-то своей собственностью сделать,
И та надежда, чтобы свою радость смешать с радостью других,
Тоскуя, чтобы обладать и обладаемыми быть,
Чтобы наслаждать и наслаждаться, чтоб чувствовать и жить.
Здесь была его ранняя и краткая попытка быть,
И скорый конец мимолетного восторга,
Чей штамп неудачи преследует всю невежественную жизнь.
Навязывая все еще свою привычку клеткам,
Начало зла, темный фантом
Подобно призраку преследует все наши грезы и дела,
Хотя на земле есть основание надежное для жизни,
Процесс привычный или чувство закона,
Устойчивое повторение в потоке,
Все еще является теми же самыми корнями его воли;
Эти страсти – материал, из которого мы сотворены.
Это был первый крик пробудившегося мира.
И это все еще цепляется за нас и закрывает Бога.
И даже, когда рождается разум и форму душа обретает,
В рептилии и в звере, в думающем человеке,
Все это продолжается и является источником всей их жизни.
И это тоже было нужно для дыхания и жизни
Дух в ограниченном и невежественном мире,
Это сознание заключенное так должен спасти,
Принужденных вырываться маленькими струями в вибрирующих точках
Из запечатанной бесконечности Бессознательного.
Затем эта масса долго собиралась, взирая на Свет.
Это Природа проживает, связанная своим происхождением,
Хватка низшей силы ее все еще удерживает;
Из бессознательных глубин вырываются ее инстинкты;
Ее жизнь соседствует с несознающим Ничто.
Под этим законом невежественный мир был сотворен.
В загадке темной Пустоты,
В страсти и само – потере Бесконечного,
Когда все было погружено в отрицающую Пустоту,
Небытия ночь никогда не могла бы спасения достичь,
Если бы Бытие не погрузилось в темноту.
Неся с собой тройной, мистичный крест.
В мирское время призывая вечную истину.
Блаженство превратилось в сожаление, а знание – в невежество,
Божественная сила обернулась в беспомощность ребенка,
Что может снизойти в своем священнодействии.
Противоречия найдены в основании жизни:
Вечность, божественная Реальность,
Лицом к лицу столкнулась с противоположностью своей;
Существование стало Пустотой и Сознанием – Силой
Неведением и прогулкой слепой Энергии,
Экстаз принял фигуру боли мировой.
В непостижимом осуществлении закона,
Что Мудрость приготовила в своих отдаленных окончаниях,
Задумала так начать свою эпохальную игру.
Поиск слепой, борьба и неуклюжие объятия,
В полу-видении Природы и скрытой Души,
В сумеречных пространствах играя в прятки,
Игра любви и ненависти, страха и надежды,
Все продолжается в младенчестве ума,
Тяжелая и трудная возня саморожденных близнецов.
И наконец, в борьбе Энергия может проявится
И встретится с безгласной Сущностью на просторных полях;
Тогда они могут видеть и говорить, грудь к груди,
Войти в большее сознание и более чистый свет,
Объятия Двоих стремились к познанию друг друга
Рассматривая теперь вблизи приятеля лицо.
И даже в этих бесформенных витках, он мог почувствовать
Ответ Материи на детское движение души.
В природе видел он могучий, заключенный Дух,
Наблюдая рождение слабое огромной Силы,
Преследуя загадку эксперимента Бога,
Он слышал легкий ритм великой, нерожденной Музы.
Затем пришло дыхание огненное пробуждающейся Жизни,
И вознеслось из темной бездны вещей.
Творения странные мыслящего чувства,
Существования странные, полу-реальности и полусна.
Была здесь жизнь, что выжить не надеялась:
Существа рождались и исчезали бесследно,
События, что были руками аморфной драмы
И действием, движимые волей слепого творения.
Ищущая сила, свой путь к форме отыскала,
Были построены образцы любви, удовольствия и боли,
И символических фигур для настроений Жизни.
Гедонизм насекомых порхал и ползал,
И нежился в солнечном свете в удовольствиях поверхностных Природы,
И восторг дракона, агонии питона
Ползли в болото, грязь, лизали Солнце.
Огромные, в доспехах силы потрясали почву ненадежную,
Великие, могучие создания с карликовым мозгом,
И племена пигмейские навязывали свой мелочный образ жизни.
В модели карликового человечества,
И спущена теперь Природа в экстремальный опыт,
И точка высшая капризного замысла,
И яркий результат ее полусознательного возвышения,
От двойственных ступеней подсознания и абсурда,
От массива бесконечно малых форм,
К балансу тонкому тела и души,
Чтоб малость разума к порядку привести.
Вокруг него в биении секунд,
Возникло царство животного эго,
Где действие есть все, а ум еще не полностью родился,
И сердце контролирует безмолвная и незримая сила.
Могущество трудится под светом Неведения,
Ее эксперимент животный начался,
Наполнив ее мировую схему сознательными существами;
Но только внешне они были живыми,
Лишь отвечали на прикосновение и поверхность,
И нужды укол управлял их жизнью.
А тело, что не знало своей души внутри,
Там жило и томилось, испытывало гнев, радости и горе;
И был там ум, что встретил объективный мир,
Как чужака или врага в своей двери:
И мысли были смешаны с потрясением чувств;
Он дух не понял, который в форме содержался;
И не проник в то сердце, что зрело суть,
И силу не искал, стоящую за действием,
Не изучал мотивы скрытые вещей,
И не старался отыскать смысл этого всего.
Там были существа, которые носили человеческий облик;
Что жили, поглощенные чувствами сцены,
Но знать не знали, кто они и зачем живут:
Довольные уже тем, что могут дышать и действовать, и ощущать.
Жизнь не имела цели никакой, кроме радости природы,
И стимула восторга внешних вещей;
Отождествленные с наружной оболочкой духа,
Они трудились для желаний тела, и не жаждали большего.
Вуалью скрытый зритель наблюдал из глубины,
И взором внутренним не фиксировал себя,
Не оборачивался, чтобы найти автора этого проекта,
Он видел только драму и сцену.
Там не было давления глубокого размышления о смысле,
Бремя рефлексий еще не родилось:
И на Природу Ум взирал незнающим взором,
Восхищался благами ее и опасался чудовищных ударов,
И думал не о магии ее законов,
Не жаждал Истины тайных источников,
Но вел реестр накопляющихся фактов,
И нанизывал туда ощущения, как на живую нить:
Бежал он и охотился, и нюхал воздух,
Или дремал лениво на солнце, ласкаемый ветром:
Искал он увлекательных контактов мира,
Но лишь затем, чтоб кормить поверхностные чувства с помощью блаженства.
Они испытывали трепет жизни, поверхностное прикосновение,
Но за касанием не могли почувствовать душу.
Чтоб форму защитить свою от Природного ущерба,
Забота их была такая, чтоб наслаждаться и выживать.
Заполнился их дней узкий горизонт
Вещами и созданиями, которые могли помочь и навредить:
И мировые ценности над самостью их малой нависали,
Отделены и стеснены в пространстве неизвестном,
Чтобы спасти свои малые жизни от окружающей Смерти,
Они собрали круг защитный, небольшой,
Против осады огромной Вселенной;
Они охотились на мир, и сами были добычей,
Но даже не мечтали никогда завоевать себе свободу
Склоняя голову перед намеком Власти мировой и твердыми, многочисленными табу,
Скудную часть они зачерпнули из ее богатых запасов;
Там не было сознательного кодекса и плана жизни:
Шаблоны мышления малой группы
Устанавливали закон и традицию поведения.
Души не зная, кроме как призрака внутри,
Привязанные к механизму неизменных жизней,
Привычным, притупленным чувствам и ритму,
Они обращались в колее животного желания.
Окруженные каменными стенами, они работали и воевали,
И действовали ограниченные малым благом эго,
Или творили ужасные ошибки и жестокую боль
Над чувствующей жизнью, не ведая, что творят болезнь.
И возбужденные от грабежа домов, счастливых, мирных,
Пресыщенные убийством, грабежом, насилием и огнем,
Они делали из человеческих существ своих беспомощных жертв,
И толпу пленников вели к пожизненному горю,
Иль пытке, что становилась зрелищем и праздником,
Смеясь и трепеща, терзая свои жертвы;
Собою восхищались, словно богами и титанами
И восхваляли свою победу и великолепную силу.
Животное под управлением инстинктов,
Побуждаемое жизненными импульсами, и принужденными нуждами простыми,
Сквозь очки своего эго, каждый видел свое:
Все цели служили и действиям стаи.
Подобными ему, родичам по крови или обычаям,
Что были его жизни частями, его дополнительными «Я»
И его личная, туманная путеводная звезда,
Побочные спутники его солнечного «Я»,
Хозяин его жизненный условий,
И вождь стесненный масс людских
Пастырь их безопасности на земле жестокой,
Вокруг себя собрал их, как вспомогательные Силы
Чтоб общим фронтом против мира встать,
Иль одинокий и слабый на равнодушной земле,
Как крепость для его беззащитного сердца,
Или еще, чтоб излечить одиночество его тела,
В других, отличных от его рода, он чувствовал врага,
И чужака, с силой непохожей, он избегал, боялся,
Незнакомец и противник, которого нужно ненавидеть и убить.
Иль жил он как одинокий зверь;
И на войне со всеми, он шел своим путем.
В делах текущих растворился, и в ускользающих днях,
Не думая, чтобы заглянуть далее сиюминутной цели,
Или мечтал, чтоб эту землю сделать лучшим миром,
Иль ощущал некое божественное прикосновение, удивляющее сердце.
Ту радость, что давало текущее мгновение,
Желание схваченное, блаженство, переживание победы,
Движение и скорость, и сила были радостью достаточной,
Телесные стремления делили, конфликтовали и играли,
И смех, и слезы, и нужду, называемую любовью.
В войне и в объятиях, эти потребности жизни объединялись в Жизнь всеобщую,
Борясь за разделенное единство,
Взаимно радости и горе принося,
В неведении о Сути навсегда едины.
Вооружая свои творения радостью и надеждой,
Наполовину пробудившееся Неведение боролось там,
Чтобы прикосновением и зрением узнать внешнюю сторону вещей.
Инстинкт сформировался; и в памяти населенной снами
Прошлое жило как будто бы в бездонном море:
И обращала в полумысль, ускоренное чувство,
Вокруг себя, нащупывая истину руками,
Схватила малость, то немного, что могла достичь и обладать,
И спрятала в пещере подсознания.
Так тусклое существо должно взрасти в усилии и свете,
И наконец подняться к своей высшей судьбе.
Взглянуть на Бога и на Вселенную вокруг,
Изведать поражения и прогрессировать в падении.
Сражаться с окружающей средой и роком,
Страданиями познать всю глубину души
И, обладая, взрасти в своих собственных просторах.
Она на полпути остановилась и не нашла более своего пути.
И не достигнуто еще ничего, чтобы начать,
И все же казался завершенным ее круг силы.
Она лишь выбила искры невежества;
Только жизнь могла думать, но не этот ум,
Лишь чувства могли ощущать, но не душа.
Зажглось лишь некое тепло от пламени Жизни,
Немного удовольствия быть, какие-то восторженные всплески чувства.
Все это было побуждением полусознательной Силы,
Дух, распростершийся, тонул в глубокой, плотной пене жизни
Неясное «Я», хватающееся за форму вещей.
Позади всего движущегося, чтобы найти сосуд,
Чтоб сохранить нектар винограда Бога,
В земную грязь пролилось высшее Блаженство,
Опьяняя изумленную душу и ум,
Вино хмельное первозданного, темного восторга,
Неуловимое, бесформенное, еще не схваченное в духовную форму,
Неясный обитатель слепой сердцевины мира,
Воля нерожденного божества, немое Желание.
Творение третье проявило сейчас свое лицо.
Шаблон телесный, ум ранний был сотворен.
Проблеск света зажегся в темном Мире Силы;
Она наделила управляемый мир видящей Идеей
И вооружило действие динамическим указанием мысли:
Малое мыслящее существо следило за работой Времени.
Трудная эволюция из низов,
Взывала к замаскированному вмешательству сверху;
Иначе бы великая, слепая и бессознательная Вселенная
Никогда бы не открыла свой скрытый ум,
Что в шорах, работал даже в звере, в человеке
Тот Разум, что разработал космическую схему,
Сначала видел он лишь затемненную, неясную умственную силу,
Движущуюся как скрытая материя и бессловесная жизнь.
Тонким ручьем она струилась в жизненном просторе,
Журча и перекатываясь под плывущим небом,
Среди приливов и мерцания дрожащей волны,
Проявилась всплеском чувств и в волнах ощущений.
И в самой глубине, среди бессознательного мира
Эти волны теснились и пеной сознания сбегались,
Сжатые в водоворот, сквозь узкий пролив,
Несущие опыт в своем наполненном ритме.
Этот поток, всплывал к высшему свету,
Из омута глубокого рождения подсознания,
Чтоб высшего существования достичь, что до сих пор не познано.
Там не было мыслящего «я», и цель отсутствовала там:
Все было в беспорядке напряжения и в поиске неясном.
И только к нестабильной поверхности ощущений взрастали
Уколы и лезвия желаний,
Прыжки страстей, эмоций краткий крик,
Случайная беседа плоти с плотью,
И шепот сердца бессловесный в стремлении к другому сердцу,
Мерцание знания, что не содержит формы мысли,
Потоки воли подсознания или путы голода.
Все было тусклыми брызгами на пенном гребне:
Кружилось все и плавало в затененном «Я»
В потоке бессознательной Силы во Времени.
Затем пришло давление видящей Силы,
Которая тащила все в танцующей, мутной массе,
Кружа вокруг единственной светящейся точки,
Центра отсчета в сознательном поле
Фигуры единого Света внутри.
Это озаряющий импульс, полусознательного потока,
Даже иллюзии давал стабильность
Как если б океан служить мог твердой почвой.
Эта странная, наблюдающая Сила навязывала свой взгляд.
Принуждала поток к пределам и форме,
Давала потоку его низкий берег,
Границы рисовала, чтоб уловить бесформенность духа.
И представляла ум жизни птицы и зверя,
Ответ рептилии и рыбы,
Тот примитивный паттерн мыслей человека.
Конечное движение Бесконечного
Сквозь просторы Времени на крыльях пронеслось;
Марш знания двигался в Невежестве,
И в этой форме хранил душу отделенную.
Чтобы зарезервировать право быть бессмертным,
Но стену строил против осады смерти,
И рычаг забросил, чтобы Вечность ухватить.
В Пространстве появилось мыслящее существо.
Малый, упорядоченный мир открылся взору,
Где бытие имело комнату тюремную для видения и дел,
Прогулочный этаж, хотя и чист, но скуден,
Родилась личность – инструмент,
И ограниченный, зажатый разум,
Согласился ограничится узкими рамками,
В своем поиске, он привязал мысль к видимым вещам,
Невидимого приключение запрещая,
Поход души сквозь неизведанную бесконечность.
И рефлексия разума, привычные очки Природы
Жизнь освещали, чтоб знать, фиксировать эти поля,
Принять опасную невежественную краткость,
И недостаточную цель своей прогулки
И пользу временную рискованного случая,
На выделенной территории своей судьбы.
Маленькие радости и знание удовлетворенное,
То маленькое существо завязанное в узел
Висело на выпуклости своего существования,
На небольшом изгибе, высеченном в безмерном Пространстве,
Отрезок жизни краткий, в просторах Времени.
И там была планирующая мысль, и воля, что стремилась,
Но в узких рамках и для мелких целей,
На вещи преходящие расточая неизмеримый труд,
Себя же сознавало творением из грязи;
И не просила более высокого закона и возвышеннее цели,
И у нее не было внутреннего взгляда, ни устремленного вверх взора.
Отстающий ученик на шаткой скамье логики.
Которому проповедует ошибающееся чувство,
И принимает внешность за лик Бога,
А движение солнц – за случайные огни,
За небо – звездную полоску сомнительной голубизны;
Существования аспекты притворились полным целым,
Там голос был оживленного обмена,
Рынок тривиальных дел и мыслей:
Скоро растраченная жизнь, ум – раб тела,
Здесь казались бриллиантовой короной, работы природы,
И крошечные эго принимали мир, как предназначенный
Насытить ненадолго желания мимолетные и карликовые страсти,
В проходе, замкнутом смертью, увидела жизни начало и конец,
Как будто эта тупиковая аллея была знаком творения,
Как будто ради этого душа жаждала рождения,
В стране чудесной само-сотворения мира,
И возможностях космического Пространства
Это создание, стремящееся только чтобы выжить,
Прикованное к хилым, однотипным мыслям,
К нуждам телесным, к радости и боли,
Это огонь растущий за счет смерти твоего топлива,
Разрастался от того, что схватывал и делал своим,
Он собирал и рос, но никому не отдавал себя.
Надежду на величие питал лишь в логове своем
На удовольствие и победу в малых полях силы,
Завоевания пространства жизненного, для себя и для близких,
Животное, ограниченное своим пространством для кормления,
Оно не ведало Бессмертного в доме своем;
И не имело более глубокой и великой причины жить.
Оно было могущественным лишь в ограничениях
И в постижении истины остро лишь для внешнего применения,
Его знание было телесным инструментом;
Поглощенное мелкими делами своей тюрьмы,
Оно вращалось вокруг одних и тех же неизменных точек,
В одном и том же кругу страстей и интересов,
Но мыслило себя хозяином тюрьмы своей.
Хотя сотворено для действий, не для мудрости,
И мысль была его вершиной – или бордюром колеи;
Оно видело образ внешнего мира
И видело свою поверхность, но более не знало ничего.
Из медленного, запутанного самоисследования
Ум рос к высеченной ясности и точности,
Проблеск, заключенный в каменном невежестве.
В этом ограниченном, узком руководстве мысли
Привязанный к земле, вдохновленный обычными вещами,
Привязанный к ограниченному, привычному миру,
Среди ее множества сюжетных мотиваций,
Миллионы ее масок и меняющиеся актеры,
Одной и той же самой пьесой монотонной являлась жизнь.
Там не было просторной перспективы духа,
Ни быстрого вторжения незнакомого восторга,
Ни далей золотых обширного освобождения.
То состояние мелочное походило на наши человеческие дни
Но в вечности застывшее неизменным стилем.
Движение мгновенное, обреченное длиться во Времени.
Существование, наподобие моста соединило бессознательные бездны,
Строение полуосвещенное в тумане,
Которое из пустоты Формы возникло для взгляда
И двинулось оттуда в пустоту Души.
Свет малый в великой темноте родился,
И жизнь не знала где она прошла и откуда появилась.
Вокруг всего по-прежнему плыла невежественная мгла.
Конец песни четвертой.